Достойный противник или порочный дикарь? - Взгляд военного

Однако они осматривают страну и как военные, никогда не забывая о значении рельефа для продвижения вперед и об опасностях, которые может скрывать пейзаж. Ипполит д’Эспэншаль, к примеру, описывает дорогу, по которой они движутся, и в этом описании угадывается опытный солдатский глаз. «Дорога была очень красива, но опасна, — пишет он. — Мы долго шли меж двух гор, а по левую руку текла маленькая речушка». Этот перевал, добавляет он, очень известен из-за происходящих здесь частых атак герильи. И чуть дальше, на подходе к Виттории, он высказывает схожие опасения. «Дорога к Виттории очень красива, но узка до Салинаса, где находится крутая гора, склон которой в сторону Испании пологий и легкий; там простирается широкая равнина, но густые леса, окаймляющие дорогу, позволяют врагу устраивать засады и пользоваться преимуществом при атаке». Даже в городах его туристический интерес никогда не бывает праздным, его взгляд во многом остается взглядом военного, на которого производят впечатление не пейзажи сами по себе, а их стратегический потенциал. Он никогда не может путешествовать, словно обычный турист, не думая о преимуществах армии. Например, в Сеговии он отмечает, как красив город, возвышающийся над рекой, и продолжает с воодушевлением туриста, кое-что почитавшего о местной истории: «Укрепления, которыми она была окружена, и хорошо сохранившаяся крепость обеспечивали спокойствие этому городу, который раньше был знаменит в силу стольких причин и все еще достоин внимания путешественника благодаря своему собору и алькасару, построенному когда-то готскими королями, а также благодаря достаточно хорошо сохранившемуся акведуку, творению великого народа, оставившему повсюду памятники своего блеска и бессмертия.
Часть Европы получает из Сеговии лучшую шерсть, что производится в Испании; есть еще замечательная зеркальная мануфактура и несколько очень интересных предприятий».
Солдат-турист улучает время оглядеться вокруг и навести справки об увиденном.
Драгун Огюст Тирион в своих военных воспоминаниях идет еще дальше: он пытается соотнести культуру и географию Испании с характером войны, которую здесь ведут, и не скрывает презрения к народу, который, на его взгляд, плохо усвоил европейские нравы.
Все определяется характером народа, его пороками и тем фактом, что «он остается чуждым окружающим его нациям». Тирион даже предполагает, что «если бы Испания была населена немцами, поляками или итальянцами, после двух-трех выигранных сражений страна была бы завоевана, как только покорилась бы столица; но это — невежественный, фанатичный, темный народ, который, живя посреди изобилия, столь гордится своей непритязательностью и образом жизни, сколь другие гордятся своим богатством и благополучием». По мнению Тириона, испанцы столь отличны от европейцев, что их сложно причислить к последним: «Испания отнесена к Европе вследствие географической ошибки, по своей крови, нравам, языку, образу жизни и способу ведения войны она — африканская страна». Он аргументирует это, обращаясь к истории Испании, что проливает свет на круг его чтения: «Две нации были слишком долго перемешаны, карфагеняне, пришедшие из Африки, вандалы, переселившиеся в Африку из Испании, мавры, прожившие там 700 лет, и это долгое сожительство, взаимопроникновение народов и обычаев привели к сплаву рас и нравов». В его изложении слышен отзвук мнения Руссо о влиянии жаркого климата на народы и даже зачатки идей о смешении кровей, которые будут занимать Гобино и приверженцев социального дарвинизма. Он воспринимает испанцев как чужаков, людей иных и непохожих, наделенных всеми чертами потенциального врага.
Размышления Тириона подпитываются также военными соображениями, и он пишет о значении этих этнических выводов для ведения войны. По его мнению, именно в них следует искать объяснение герилье и необычному способу ведения войны, который используют испанцы. Последние напоминают ему «обожженных солнцем арабов, которые бывают одновременно и кровожадными разбойниками, и радушными хозяевами, проявляя бесконечное варварство или бесконечную гуманность; и, наконец, их сходство довершается аналогичной манерой вести войну. На Западе считается, что величие военного искусства заключается в точности маневров, нерушимости рядов, противопоставлении неколебимого фронта врагу. Западный солдат должен уметь продвигаться только вперед, а, встав под знамена, он не позволит себе отступить. Солдат с Востока, из Африки или Испании навсегда избавлен от необходимости следовать этому порядку; для него не существует рядов, для него кружить означает сражаться, уничтожить врага любым способом означает победить его; бежать значит увлекать врага за собой или уберечься от него. Победа одерживается не как на Западе — в означенный день в определенном месте — и не важно, если приходится оставить поле битвы, пост или город, если завтра можно туда вернуться. Идеи славы и чести, которые воодушевляют воинов на Западе, на Востоке и Юге заменены идеей уничтожения врага, и это единственная цель войны: пусть стрела поражает противника, и никто не спросит, была ли она пущена при отступлении. Испанцы — это парфяне Европы». То, что красноречиво излагает Тирион — это восприятие, присущее и другим — является одновременно и объяснением герильи, и сравнительным взглядом на два общества, имеющие совершенно различные корни.